Льготы не могут заменить права, а традиции не должны стать декоративными

Из цикла «Наши люди»

В начале февраля 30-летний юбилей отметил совет ительменов Камчатки «Тхсаном» (что означает «рассвет») – самая первая общественная организация, объединившая представителей коренного населения не только Камчатки, но и всего русского Севера. В 1989 году она была зарегистрирована райисполкомом Тигильского района на основании постановления Совета народных комиссаров СССР 1932 года – других правовых документов для такого случая в тот момент в стране не существовало.

Все 30 лет деятельность «Тхсанома» неразрывно связана с именем Олега Запороцкого – яркой личности, хорошо известной как в общественном поле Камчатки, так и в среде КМНС России. С юных лет Олег Запороцкий стремился быть полезным своему маленькому древнему северному народу. Сначала улучшал что мог в родном селе Ковран, потом ратовал за то, чтобы в новой России создавались условия для процветания всех аборигенов Севера, отстаивал их права на традиционное природопользование. Когда понял, что эта борьба – неподъёмный труд, сосредоточился на практических шагах, направленных на сохранение и пропаганду ительменской культуры и традиционного образа жизни.

Путь активиста, особенно когда болеешь за дело душой, а не плывёшь в потоке по указанному направлению, не гладок и не сладок – случалось и Олегу Запороцкому переживать разочарования и набивать шишки. Даже носить ярлык сепаратиста пришлось. Но это не разрушило его ценности и не заставило сменить приоритеты. Об этом он и поведал нам в беседе о жизни современного городского ительмена.

Нежилец приехал!

- Олег Никитович, как проходило ваше детство в Ковране – небольшом селе в Тигильском районе?

- В 1960-е годы мы жили довольно тяжело. В семье было пятеро детей, я старший. Родился совсем крошечный – всего килограмм весил. Мать рассказывала, что все, кто в дом приходил и видел меня, говорили: «Это нежилец». И до сих пор, когда приезжаю домой, мама меня встречает словами: «О, нежилец приехал!». Она утверждает, что выжил я только благодаря медвежьей желчи, которую она по капельке давала мне с пищей – других лекарств не было.

В детстве я очень переживал, что такой маленький и слабенький. Поэтому газета «Советский спорт», которую я впервые увидел классе в 5-6-м, увлекла меня без остатка, и я стал активно заниматься физкультурой и спортом. Мой пример зажёг младших братьев и отца, но главное, что я укрепил здоровье, иначе мне было бы очень тяжело в жизни.

Работы по хозяйству было много. Нужно было следить за собаками, все каникулы были заняты заготовкой корма. Собак держали все – если во дворе не было упряжки, ты считался несерьёзным человеком. Идёшь по селу, сосед вскрывает яму с кислой рыбой для собак – запах на всю округу, до того неприятный! Хотя сейчас, признаюсь, я бы его вдохнул с удовольствием.

Когда повзрослел, к заботам о собаках добавилась заготовка дров. По выходным дням я помогал отцу их готовить в лесу на всю неделю, и потом ежедневно, если не было пурги, должен был сделать рейс, перевозя дрова домой. На тех же собаках. Потом стали самолёты летать – надо было ковранских пассажиров встречать в Усть-Хайрюзово. Самолёт мог и в десять вечера приземлиться. Отец меня посылает: «Собирайся, езжай». И еду за 20 км в ночи. Забираю людей, и в сплошной тьме везу их в родную деревню... Поэтому сейчас, когда вижу у кого-то 50-70 собак, думаю: «Боже мой, это сколько же труда!».

«Мы знали, что вернёмся»

- О чём вы мечтали, каким видели свой жизненный путь в советской юности?

- Родители нас настраивали однозначно: получить высшее образование. И четверо из пятерых детей в семье успешно окончили вузы. Тогда была такая государственная политика – аборигенов ориентировали на профессии либо педагогические, либо медицинские. И большинство шло по этому пути. Я же был так увлечён спортом, что после школы поехал в Хабаровск, поступать в физкультурный институт. Школу окончил хорошо, со средним баллом 4,75, и в приёмной комиссии мне сказали: «С такими оценками – считай, что поступил». Но не успел я обрадоваться, как обратили внимание на очки: «А что со зрением? Минус пять?! Извини, нельзя». Предложили пойти в пединститут – путь был открыт на любой факультет, но я так огорчился, что просто уехал домой.

Вернулся в Ковран, зимой в основном рубил дрова, летом пошёл работать в рыболовецкий колхоз «Красный Октябрь», на закидной невод. Назначили бригадиром, хотя я был самым молодым. Мы так отработали технику закидывания, что взяли около 500 тонн рыбы. Но надо было учиться. Уверенности во мне за потерянный год поубавилось, поэтому поступил в педучилище. Закончил хорошо и продолжил учёбу на истфаке Иркутского государственного университета. После ИГУ три года жил в Палане, преподавал в училище, занимался комсомольской работой. И когда почувствовал, что готов, пришёл в окружной комитет КПСС и сказал: «Если партия доверит, я готов работать председателем сельсовета в Ковране». Вскоре мне позвонили: «Готовься. Завтра вертолёт».

- Студенческие годы в Иркутске не вдохновили вас на поиски «лучшей доли» в других краях?

- Даже не думал об этом, хотя в университете мне предлагали остаться и заниматься кандидатской. Мы с одногруппниками до сих пор регулярно встречаемся, из 25 человек половина – кандидаты наук и два доктора. Они мне говорят: «Ты у нас был самым перспективным. И кем ты стал?». Но я не жалею.

Не только я – все ребята моего поколения, получив высшее образование, возвращались в округ. Мы считали, что обязаны это сделать. Это внутреннее чувство. Не знаю, откуда оно берётся, но во мне оно жило с детства: учиться хорошо, не подводить своих родителей. Когда стал старше – хотелось что-то сделать для родного села.

Тогда и в Ковране, и во всей Корякии было много молодёжи. Русскоязычное население очень благотворно влияло на Север. Приезжали люди подготовленные, молодые, задорные, и мы тянулись за ними. Сейчас молодёжи в сёлах мало, и это, на мой взгляд, гибельно для округа.

Когда мы были школьниками, к нам каждый год на зимние каникулы приезжали «шефы» - студенты Дальрыбвтуза. Как мы их ждали! Они для нас были – боги! Вдохновляли, заряжали энергией. Так было воспитано много местных кадров. У нас при ковранском исполкоме был совет, куда входили директор школы, заведующие детсада, магазина, больницы и т.п. Все, кроме заведующего отделением колхоза «Красный Октябрь», ительмены с высшим образованием. С ними интересно было общаться. А сейчас меня больше всего пугает то, что в северных районах Камчатки упал уровень образования населения. Это самая большая боль Севера. Да ведь и русский человек, говоря, что Камчатка – часть России, почему-то бежит отсюда. А освободившееся место заполняется приехавшими на заработки. В том же Ковране почти все педагоги приезжие.

Перестройка по-коврански

- Что вам удалось дать родному селу?

- Жизнь в Ковране бурлила! Началась перестройка, и мы творили всё, что могли. Интереснее всего было работать именно тогда: с 1986-го по 1993-й. Дважды наш сельский совет признавался лучшим в Камчатской области. Мы практически не спали, дел было невпроворот. Объявили ковранский сельсовет национальным. Провели в селе областную конференцию по ительменской культуре, на которую по нашему приглашению приехали партийные лидеры области. Зарегистрировали первое национальное предприятие. Закрепили территорию традиционного природопользования – просто решением сессии народных депутатов. Наивные были! Нас ничего не останавливало, даже полное отсутствие нормативной базы для подобных мероприятий. Организовали «Тхсаном» - на основании постановления совнаркома 1932 года. Стали проводить праздник Алхалалалай – и даже не думали, что он приобретёт такие масштабы.

Заражали ковранцев спортом, здоровым образом жизни. По выходным весь Ковран на лыжах бегал, часто брали какую-нибудь спортивную инициативу, например, пробежать на лыжах всем селом 8 тысяч км – навстречу зимней Олимпиаде в Калгари (именно такое расстояние разделяло канадский Калгари от Коврана). Составлялись графики, вносились все забеги, за неделю до открытия Олимпиады покорили дистанцию. Ко Дню Победы бегали «сто по тысяче» – была такая популярная эстафета, сто человек бегут по тысяче метров. Наш лучший результат был – пятое место в СССР. В окружных спартакиадах зимних видов спорта занимали первые места. У нас свои костюмы были, издалека видно: «Тхсаном». Выигрывали Спартакиаду КАО по лыжным видам спорта у всех районов и Паланы. Ездили с братанием в Мильково – одна бригада на двух Як-40 летела, другая шла пешком. Устраивали лыжные переходы из Паланы до Эссо и обратно. Это всё было интересно, захватывающе и очень объединяло. Правда, и первый серьёзный негативный опыт я получил в тот же плодотворный период.

Один в тундре не воин

- Что это были за события?

- В 1988 году на партийной окружной конференции, выступая по вопросу о межнациональных отношениях, я в своем выступлении дал окружному комитету партии неудовлетворительную оценку. Аборигены меня поддержали. Возникла напряжённая ситуация. Во время перерыва руководители делегаций побеседовали с аборигенами, и они изменили мнение. Когда голосовали, кто за такую оценку, руку поднял я один. Оглядел зал – ни рук, ни глаз. В один день я стал антигероем Корякского округа. По радио передали выдержки из моего выступления, а потом ещё десять человек, и каждый говорил, как сильно я не прав. Тогда я убедился в силе СМИ. Для меня это был ужас, конечно. И по сей день периодически региональные СМИ размещают на своих страницах заказную лже-информацию обо мне и моих родственниках.

Потом была запоминающая конференция коренных малочисленных народов Севера в Новосибирске, где в кулуарах шла речь о создании общественных объединений. И я – самый молодой делегат от Камчатской области, жаждущий что-то делать, предложил старшим корякским товарищам: «Давайте создадим ассоциацию коренных народов в Палане». Два уважаемых корякских аксакала сказали мне: «Езжай в Ковран и делай там свою ительменскую, а мы сделаем свою». Для меня это было настоящим ударом. Я не ожидал, что они могут так ответить. Ушёл с чувством сильной обиды. Правда, потом ярлык сепаратиста на меня повесили, обвинив, что это я отделился от Паланы. Через три месяца, пятого февраля 1989 года, «Тхсаном» был зарегистрирован. Корякская ассоциация была создана на год позже, и тоже пятого февраля.

Запомнился и 1997-й, год 300-летия присоединения Камчатки к России. Среди аборигенов многие тогда говорили, что пора назвать вещи своими именами и признать, что это была обыкновенная колонизация. Мы предложили озвучить этот факт и провести акцию – не танцевать на площадях в этот день. Многие аборигены горячо поддержали инициативу. Но на них поднажали, и все рванули веселить народ – и на Камчатке, и в Москве.

Последствия своей принципиальной позиции ощущаю до сих пор. За участие в организации митинга против конкурсов на рыбопромысловые участки в Петропавловске в 2008 году мою общину к конкурсу просто не допустили.

Поэтому теперь, когда мне говорят: «Что вы сидите, надо выступать, добиваться!», - я отвечаю: «Нет уж, ваше время пришло историю делать». Я достаточно «повоевал» и сейчас реально оцениваю ситуацию и понимаю, что наши народы, не прошедшие нормальных консолидирующих процессов, через которые прошли все большие народы (а они прошли через огонь, войны и кровь), в силу своей малочисленности, вряд ли способны серьёзно объединяться и отстаивать свои права. Тем более, что в нашей стране делать это с каждым годом становится всё тяжелее. Я чувствую, что мой ресурс не бесконечный, и очень нуждаюсь в преемнике! Надо, чтобы за дело брались молодые. Когда я был молод, меня ничего не останавливало. А сейчас я хочу «переформатироваться», найти себя в другом деле.

У нас было три хороших федеральных закона, таких ни в одной стране не было. Когда их принимали в 1997-2001 годах, мы страшно гордились: «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации», «О территориях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации», «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации». Постепенно законы выхолостили, превратили в пустые бумажки. Приказали долго жить базовые статьи по защите прав народов Севера из закона о недрах, земельного, лесного, водного кодексов. Где сегодня приоритетное право коренных народов на доступ к биоресурсам и к своим землям? Тоже одни воспоминания. Когда сегодня начинают говорить о предполагаемых изменениях в законодательство, у меня одна мысль: «Не трогайте то, что есть. Потому что после внесённых изменений коренным, как правило, становится хуже».

Говоря о региональном законодательстве, Камчатку не отнесёшь к передовым в России. Нет законов о территориях традиционного природопользования, об оленеводстве и т.д. Хотя наш сосед, Чукотка, в 2018 году принимает закон о ТТП. А чем она лучше нас? В регионах, где нет регионального законодательства, упадок происходит стремительно. Что в целом мы и наблюдаем. Работая Уполномоченным по правам коренных народов в Камчатском крае, я предлагал внести изменения в региональный закон, наделив данный статус правом законодательной инициативы. Отказали.

Я участник всех восьми съездов коренных малочисленных народов Севера. На первом съезде в президиуме был Горбачёв, председатель Совета Министров Рыжков, члены правительства. Работали вместе с нами: утром пришли – вечером ушли. А сейчас представители правительства час поприсутствуют и разбегаются, в лучшем случае какой-нибудь министр задержится. Это зеркало отношения. После первого съезда нам открыли все пути, аббревиатура АНС – Ассоциация народов Севера – звучала очень весомо. Мы, народы Севера, радовались и думали, что так будет всегда. Не нашлось опытных людей, которые бы подсказали: «Ребята, всё-таки главное – это законы и экономика. Работайте в этом направлении!». И постепенно время поменяло страну. Теперь права коренных народов Севера России органами власти трактуются как льготы, что является грубейшим нарушением Конституции РФ.

Поверившие в рассвет

- Какие задачи ставила перед собой организация «Тхсаном»?

- Изначально мы занимались возрождением традиционного образа жизни – как культуры, языка, так и традиционного ведения хозяйства.

В 1997 году зарегистрировали региональную территорию традиционного природопользования «Тхсаном», провели землеустроительные работы, субъектом ТТП определили союз общин, контроль за соблюдением режима закрепили за государственными органами совместно с представителями союза общин. Но в 2001 году прокурор округа Чуев опротестовал образование ТТП «Тхсаном» и губернатор Логинов её отменил. Мы подали заявку в Минэкономразвития Российской Федерации об образовании территории традиционного природопользования «Тхсаном» федерального значения. Отказа в образовании ТТП не было, но и никаких шагов в сторону удовлетворения заявки правительство не принимало. Эта ситуация легла в основу судебного разбирательства в московских судах. Пройдя все инстанции в России, мы обратились в Европейский суд по правам человека с жалобой на действия органов судебной власти РФ при рассмотрении дела «Тхсаном». ЕС признал нашу жалобу неприемлемой без объяснения причин. Словом, школу мы прошли серьёзную.

С культурой получилось лучше. 1990-е, которые принято называть трудными, оставили у меня очень хорошие впечатления. Конечно, призами на Алхалалалае тогда бывали мешок сахара или муки, и все им радовались. Но в то время мы сумели дважды отправить делегации Коврана на большие международные мероприятия: на юбилей Георга Штеллера в Германию и на национальный фестиваль «Риду-риду» в Норвегию. Причём не только танцоров, но и учителей, и традиционников. Всё делали сами – власти и рядом не было. А мощная спонсорская поддержка была – в лице главы предприятия «Иянин Кутх» Ивана Михнова. Он очень поддерживал нашу работу, относился с пониманием и не скупился, благодаря чему Алхалалалай в Ковране проводился как настоящий фестиваль – неделю. Мы приглашали танцевальные коллективы со всей Камчатки, устраивали восхождение на гору Эльвель (и ковранский ансамбль «Эльвель» мы хорошо поддерживали, в тот период он стал визитной карточкой Ассоциации КМНСС и ДВ РФ).

«Алхалалалай» сыграл роль идеологического стержня, вокруг которого «Тхсаном» объединял ительменов и жителей Камчатки. Древний ительменский обрядовый праздник вырос в большой праздник всего Камчатского края, и это, на мой взгляд, наше главное достижение. Мы даже в Москве проводили Алхалалалай, что хорошо в плане просвещения и пропаганды ительменской культуры. И то, что в Сосновке появился Пимчах, а потом в Вулканном «Хальч» – это всё звенья одной цепи.

Вклад в сохранение языка – тоже наше бесспорное достижение. Созданы учебники, литература, даже караоке на ительменском. Анализируя ситуацию с активистами сохранения ительменского языка, пришли к выводу, что пособий и учебников, чтобы изучать язык, достаточно. Другой вопрос – кто его будет изучать? Кто хочет знать родной язык? Желающих мало. Семья как важнейшая составляющая сохранения языка потеряна. Но самый острый вопрос – это преподаватели. По сути, квалифицированный преподаватель у нас всего один. В этом направлении надо срочно принимать меры.

- Тема сохранения языка, как и традиций в целом, вызывает вопрос: стоит ли так уж стараться их сберечь, если жизненной нужды в них уже нет?

- Конечно, сохранять традиции нужно там, где ими пользуются, где живут люди. Любая попытка перенести их на другую почву, приводит к тому, что традиции становятся стилизованными, декоративными. Вот почему на месте законодателей я бы создал нормальные условия для жизни аборигенов на Севере, дал бы им побольше прав – ловите рыбу сколько и когда надо. Но в город эти права с аборигенами не перекочёвывают.

Когда люди захотят жить на Севере, они сами вспомнят все важные традиции своего народа и о достижениях научно-технического прогресса не забудут. Примером может служить Ямало-Ненецкий округ. На Ямале очень серьёзная господдержка оленеводства, и традиции там сильны. Видели бы вы, с какой гордостью ненцы носят национальную одежду – и не по праздникам, а по будням, на работе. Приглашают к себе в табун, на глазах гостя за семь минут обрабатывают оленя, тут же угощают. Просто фантастика! А в вечернее время приходят на мероприятия в костюмах и при галстуках. От этих людей так и веет уверенностью в себе.

- Что из национальных традиций вы реально применяете в жизни сегодня?

- Я болею национальной кухней. Очень рад, что отец когда-то заставлял меня учиться. Я не хотел, думал, мне это никогда не пригодится. В самом деле: умение готовить нерпичий жир, юколу и кислые головки не казалось привлекательным. Сейчас отношение полностью поменялось, и я ценю уроки отца. Он научил разделывать зверя, готовить так, чтобы всё было красиво, выглядело аппетитным. И когда я приношу угощенье, люди просто налетают, и потом удивляются, узнав, что эта вкуснятина – ласты нерпы или медвежьи лапотки.

Я научился готовить в городских условиях, сегодня есть множество приспособлений, чтобы делать это легко, не то, что раньше. Живя в городе, я ем юколы и нерпичьего жира больше, чем в Ковране. Жена сначала смотрела с сомнением, а сейчас у нас есть рыбные дни, когда она с удовольствием ест вместе со мной и строганинку, и жирок. Когда собираю сыновей Сергея и Никиту, дочь Алину, своих многочисленных племянников и внуков на даче, тоже готовлю им национальные блюда. В последний раз угощал шурпой из зайца, которого сам добыл. Прошлым летом попробовал заготавливать пучку. В детстве мы ели её свежей, в сезон, в салат вместо огурцов мама крошила. А я насушил стебли, храню в вакуумной упаковке, на вкус очень приятны. Заготовка пучки – процесс довольно трудоёмкий. В следующем году уделю ему больше внимания. Ительмены, по воспоминаниям Штеллера, были самыми крутыми собирателями. Но многое забыто. Хотелось бы, чтобы мы говорили о традиционных знаниях ительменов не в прошедшем времени.

Беседовала Эмма КИНАС, РАИ «КАМЧАТКА-ИНФОРМ»

Фото из архива Олега ЗАПОРОЦКОГО.

15 февраля 2019 г.